— Непрожитая жизнь?

— Да… Что-то вроде этого.

Кристина поджала губы, словно изо всех сил, стараясь не заплакать, и теперь я был точно уверен, что в ее глазах, действительно, проступили слезы. Я отвел взгляд от нее и снова посмотрел на детей, что рисовали за столом. Казалось, они были настолько поглощены делом, что совершенно не замечали ни меня, ни Кристину. Только собака, прибежавшая из гостиной, время от времени поглядывала в нашу сторону.

— В детстве я очень любила этот мультик.

— Какой мультик? — удивился я.

— Про робота-уборщика, у которого есть чувства… Валл-И!!!… Ты что его не смотрел?

Я покачал головой и снова перевел взгляд на Кристину. Она не плакала — слезы будто бы сами катились по ее щекам. Ее слова звучали спокойно и твердо, но в звуках голоса все равно было что-то такое, что делало каждое из них каким-то особо пронзительным. Я чувствовал ее грусть в каждом вдохе и в каждом движении ресниц. Или может быть, это были мои собственные чувства? И моя собственная грусть? Я не знаю… С каждой секундой мне было все сложней отличить одно от другого.

Стараясь отрешиться от этих мыслей, я снова посмотрел на детей, сидящих за столом. Каждое движение их рук выглядело замедленным, как будто воздух вокруг них был каким-то особенно плотным. Взгляды обоих были обращены вниз — на те листы бумаги, что лежали перед ними. Поэтому как я ни пытался, нормально разглядеть их лица все никак не получалось. В воздухе висел запах запеченной курицы, картошки и каких-то овощей. Но в этот момент даже он казался мне не совсем настоящим. Мы словно смотрели на инсталляцию в музее или на какой-то спектакль, который разворачивался всего в нескольких метрах от нас. И от этого ощущение реальности происходящего притуплялось. Я знал, что это только иллюзия, мираж. Но почему-то все равно старался вести себя как можно тише.

— Я очень испугался, когда проснулся утром и не увидел тебя… Где-то в глубине души я все еще боюсь просто открыть глаза и понять, что все это было просто сном.

— Прости, — сказала Кристина одними губами, а потом повторила фразу, которую уже говорила всего пару минут назад: — Я просто раньше никогда не была за этой дверью. Даже странно, что она открылась именно сейчас. Когда ты появился в отеле.

Я на секунду задумался.

— Как это работает? — проговорил я. — Все эти двери… И образы, скрывающиеся за ними.

Кристина покачала головой: «Не знаю. Я уже очень давно перестала искать во всем этом хоть какой-то смысл. Какие-то двери открыты всегда; другие — как эта — открываются только в определенное время… А тебя, как будто накрывает волной… Эти картинки, воспоминания… Я не знаю, как их назвать. Когда я смотрю на них, я думаю о том, что потеряла, и о том, что мне никогда уже не вернуть. Иногда мне кажется, они хотят сказать мне что-то. А иногда, наоборот… Все кажется бессмысленным… И я думаю о том, что они появляются лишь для того, чтобы сделать мне больно. Это так странно… Хорошие воспоминания всегда ранят сильнее, чем плохие».

— Но это ведь не воспоминание… — проговорил я.

— Нет, не воспоминание… — откликнулась Кристина, но больше не добавила ни слова. И я сам почувствовал, что сказал глупость.

Сделав еще один ничего не значащий вдох, она огляделась по сторонам, а затем стала бессмысленно бродить по дому, вглядываясь в его детали. Я пошел вслед за ней, но старался держаться на расстоянии — хотя бы в нескольких шагах позади. Мы вышли из кухни, прошли через гостиную и оказались на втором этаже, где располагались спальня и детская. Я молча смотрел на Кристину, а она просто бродила по комнатам, как астронавт, впервые высадившийся на незнакомой планете.

— Это не выходит у меня из головы, — проговорил я, скорее обращаясь к себе самому, чем к Кристине. — Валли… Откуда он знает, столько о нас?

— Наш несуществующий пес? — ответила девушка и посмотрела на меня вопросительно.

— Нет, — пробормотал я, стараясь как-то иначе расставить слова в предложении. — Я имею ввиду, этот отель… «Мон-Сен-Мишель»… Откуда он знает, что твой любимый мультфильм называется «Валл-И»?

Кристина пожала плечами: «У него был целый год для того, чтобы меня изучить. Иногда мне кажется, что я потихоньку врастаю в него… Как будто со временем я тоже становлюсь его частью».

— Поэтому он так хорошо знает тебя?

— Наверное… — безразлично проговорила Кристина.

Я решил не наседать, но этот вопрос все так же не давал мне покоя. В моих мыслях «Мон-Сен-Мишель» казался мне почти живым существом. И с каждой секундой мне все сильнее хотелось узнать о нем, как можно больше.

Тем временем Кристина нажала на ручку одной из дверей и, на секунду заглянув внутрь, молча вошла в комнату. Это была детская. Красивая комната — не такая, как в журналах об интерьере, скорее — как одна из тех, где дети могут сами выбрать обои или, например, рисовать на стенах. Она не была красивой в классическом понимании этого слова. Но в то же время было в ней что-то такое, что делало ее каким-то по-особенному приятным местом.

Когда мы переступили порог комнаты, в ней горел свет.

— Ты не против, если я его выключу? — спросила Кристина, и в ответ я просто отрицательно покачал головой.

Она нажала на выключатель, а потом потянулась к тумбочке возле кровати и зажгла, стоящий на ней ночник. Пространство вокруг заполнил свет ненастоящих звезд и созвездий. И глядя на это зрелище, я невольно замер на секунду, как космонавт, впервые увидевший открытый космос.

— У наших ненастоящих детей есть вкус, — улыбнулась Кристина и, подойдя ко мне ближе, взяла меня за руку.

— Что это там впереди?

— Я не знаю, — откликнулась девушка.

Не отпуская ее руки, я сделал несколько шагов вперед к странному сооружению, стоявшему в противоположной стороне комнаты. Стены из коробок, каркас из металлических стульев, по-видимому, принесенных с кухни, и разноцветное покрывало вместо крыши растянутое надо всем этим сооружением…

— Шалаш из одеял… — проговорил я, словно ответ появился во мне сам собой. — Мы делали такие в детстве.

— Что там внутри? — спросила Кристина.

Я пожал плечами: «Давай посмотрим».

Я пододвинул ночник чуть поближе, чтобы обеспечить себе необходимый свет, и, присев на корточки, начал искать то место, которое выполняло здесь функции главного входа. Оно отыскалось довольно быстро. Я аккуратно поднял покрывало, словно открывая входную дверь, и секунду спустя первым прошмыгнул внутрь.

— Залазь, — прошептал я, и Кристина пролезла внутрь следом за мной. — Аккуратно… Тут вместо гвоздей бельевые прищепки. Это не самый надежный материал.

— А здесь мило, — улыбнулась девушка, оглядываясь по сторонам. Пол «шалаша» был уложен одеялами и подушками. На «потолке» висели рисунки с изображением звезд и планет. А прямо рядом с ними, прикрепленная теми самыми бельевыми прищепками, висела новогодняя гирлянда, которая должна была по задумке обеспечивать здесь необходимый свет. Я зажег ее, и крошечный мир из подушек и покрывал наполнился огнями красного, желтого и синего цвета.

— Мы часто у себя дома делали нечто подобное в детстве… — проговорил я и, откинувшись на спину, лег головой на одну из подушек, которая лежала внутри. Из-за детских размеров «домика» внутри можно было только лежать и, смекнув это, Кристина расположилась на подушках рядом со мною.

— А они, кажется, милые дети, — сказала она, и в следующее мгновение ее голос снова сделался тише. — Мне очень жаль, что мы не знали их по-настоящему.

Я тихо вздохнул: «Да… Мне тоже». И следующие несколько минут мы лежали с ней в абсолютной тишине, глядя, как разноцветные огни скользят по растянутым над головой простыням и покрывалам.

— Получается, этот отель знает теперь что-то и о тебе тоже, — проговорила Кристина, и лежа рядом со мной, повернулась в мою сторону.

— Получается так, — ответил я, но эти слова прозвучали сейчас абсолютно равнодушно.